Выставочный проект галереи «Ковчег» в Выставочных залах Государственного музея А. С. Пушкина (ул. Арбат, 55/32)
При жизни Франц Кафка был понят очень немногими, да и нельзя поручиться, что понят правильно и до конца. Спустя век после написания «Процесса» и «Превращения», спустя десятки лет после публикации его дневников и писем, никаких загадок и темных мест в его творчестве, казалось бы, оставаться не должно. Но их по-прежнему много. Очевидно лишь, что этот писатель не стремился никого развлечь или эпатировать, напугать или обнадежить.
Все бездны, которые разверзаются в его текстах, были персональными безднами в сознании и подсознании автора, и помочь потенциальному читателю хоть как-то приблизиться к сути повествования он мог только с помощью бесконечных уточнений, которые сами норовили образовать дополнительную бездну… Такой вот вроде бы «предельно субъективный модернизм», литература для тонко чувствующих, особо ранимых, склонных к рефлексиям и притчевым обобщениям. Однако странным образом вышло так, что Кафка оказался писателем для всех и про всех. Правда, далеко не все из этих «всех» стали его преданными поклонниками; кое-кто и не читал его вовсе, потому что причудливо и непонятно, но, тем не менее, – для всех и про всех. На планете в целом и в России в частности.
Именно эта частность привлекла внимание кураторов нынешнего художественного проекта. В силу исторических обстоятельств (Кафка умер в один год с Лениным, публикация главных его произведений совпала с периодом «активного строительства социализма») на территории СССР его книги почти не издавались. Будто именно здесь исполнилось вдруг завещание, которое Кафка некогда адресовал своему другу Максу Броду: уничтожить все рукописи и архивы. Макс Брод предсмертной мольбе не внял; советская же власть произведения Кафки сначала попросту не замечала, потом намеренно игнорировала и даже утаивала всякие о них напоминания и ссылки.
В написанных в 1957 и опубликованных в нашей стране только в 1990-е дневниках Габриэль Гарсиа Маркес писал: «В Советском Союзе не найдешь книг Франца Кафки. Говорят, это апостол пагубной метафизики. Однако, думаю, он смог бы стать лучшим биографом Сталина. Двухкилометровый людской поток перед Мавзолеем составляют те, кто хочет впервые в жизни увидеть телесную оболочку человека, который лично регламентировал все, вплоть до частной жизни граждан целой страны… Один инженер, участник строительства гидростанции на Днепре, уверял, что в определенный период, в зените сталинской славы, с¬амо существование Сталина подвергалось сомнению».
В середине 1960-х в СССР все же был опубликован «Процесс». Однако довольно скоро, после Пражской весны 1968-го, в числе прочего Кафка вновь оказался под запретом. Отчего бы такая нелюбовь? Можно припомнить известный афоризм «антисоветчика» Вагрича Бахчаняна: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Разумеется, эта игра слов не соотносится впрямую с изначальным смыслом кафкианских текстов – но косвенно очень даже соотносится. Писатель не застал торжества по-настоящему тоталитарных режимов, но внутри себя уже взрастил и исследовал грядущие социально-политические модели. Весь абсурд и вся фантасмагория происходили из обыденной повседневности – из патерналистской отчужденности в семье, из сословных и религиозных границ, из бюрократического псевдопорядка, из непризнания права личности хотя бы на маленькую свободу от ритуалов. Он писал про собственные ощущения, фобии, переживания – и возгонял сюжеты до мрачного предвидения. Достаточного мрачного и достаточно точного по эмоции, чтобы посмертно стать персоной нон грата в стране декларативного единомыслия.
Словом, Франца Кафку у нас в России знают относительно недавно и любят относительно немногие. Ну, да и ничего страшного. Все равно же он писал для всех и про всех. Выставка под названием «Кафка» не посвящена книжным иллюстрациям, хотя некоторые из них, наиболее выразительные и отвлеченные, тоже будут здесь представлены. В основном речь о блуждающем контексте, об изобразительных темах и мотивах, которые с творчеством Кафки связаны ассоциативно, лишь в глазах заинтересованных зрителей. В определенной мере это кураторский произвол, признаться честно, – но произвол все-таки вдумчивый и где-то даже выстраданный.
Именно эта частность привлекла внимание кураторов нынешнего художественного проекта. В силу исторических обстоятельств (Кафка умер в один год с Лениным, публикация главных его произведений совпала с периодом «активного строительства социализма») на территории СССР его книги почти не издавались. Будто именно здесь исполнилось вдруг завещание, которое Кафка некогда адресовал своему другу Максу Броду: уничтожить все рукописи и архивы. Макс Брод предсмертной мольбе не внял; советская же власть произведения Кафки сначала попросту не замечала, потом намеренно игнорировала и даже утаивала всякие о них напоминания и ссылки.
В написанных в 1957 и опубликованных в нашей стране только в 1990-е дневниках Габриэль Гарсиа Маркес писал: «В Советском Союзе не найдешь книг Франца Кафки. Говорят, это апостол пагубной метафизики. Однако, думаю, он смог бы стать лучшим биографом Сталина. Двухкилометровый людской поток перед Мавзолеем составляют те, кто хочет впервые в жизни увидеть телесную оболочку человека, который лично регламентировал все, вплоть до частной жизни граждан целой страны… Один инженер, участник строительства гидростанции на Днепре, уверял, что в определенный период, в зените сталинской славы, с¬амо существование Сталина подвергалось сомнению».
В середине 1960-х в СССР все же был опубликован «Процесс». Однако довольно скоро, после Пражской весны 1968-го, в числе прочего Кафка вновь оказался под запретом. Отчего бы такая нелюбовь? Можно припомнить известный афоризм «антисоветчика» Вагрича Бахчаняна: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Разумеется, эта игра слов не соотносится впрямую с изначальным смыслом кафкианских текстов – но косвенно очень даже соотносится. Писатель не застал торжества по-настоящему тоталитарных режимов, но внутри себя уже взрастил и исследовал грядущие социально-политические модели. Весь абсурд и вся фантасмагория происходили из обыденной повседневности – из патерналистской отчужденности в семье, из сословных и религиозных границ, из бюрократического псевдопорядка, из непризнания права личности хотя бы на маленькую свободу от ритуалов. Он писал про собственные ощущения, фобии, переживания – и возгонял сюжеты до мрачного предвидения. Достаточного мрачного и достаточно точного по эмоции, чтобы посмертно стать персоной нон грата в стране декларативного единомыслия.
Словом, Франца Кафку у нас в России знают относительно недавно и любят относительно немногие. Ну, да и ничего страшного. Все равно же он писал для всех и про всех. Выставка под названием «Кафка» не посвящена книжным иллюстрациям, хотя некоторые из них, наиболее выразительные и отвлеченные, тоже будут здесь представлены. В основном речь о блуждающем контексте, об изобразительных темах и мотивах, которые с творчеством Кафки связаны ассоциативно, лишь в глазах заинтересованных зрителей. В определенной мере это кураторский произвол, признаться честно, – но произвол все-таки вдумчивый и где-то даже выстраданный.
