Отечественное искусство второй половины ХХ – начала XXI веков многие уже привычно рассматривают с классификаторских позиций, отделяя официоз от андеграунда, выискивая параллели с западными трендами, сортируя художников по группам, течениям, стилям. В такую схематическую картину Юрий Ларин (1936 – 2014) встраивается с трудом – хотя бы потому, что он не был «командным игроком», предпочитая вести собственную линию. И линия эта, пусть даже вполне укладывавшаяся в эстетику «левого МОСХа», либерального крыла Московского союза художников, с годами становилась все более индивидуальной, отдельной, внемагистральной. В своей работе Ларин игнорировал всякую конъюнктуру и осознанно проходил мимо «актуальной повестки», полагая, что задачи искусства по определению фундаментальнее, чем угадывание каких бы то ни было социальных запросов.
Не случайно главным жанром для художника на протяжении всей его творческой жизни оставался пейзаж. Натурный материал, нередко сочетавший природные мотивы с рукотворными, становился прообразом той живописи, которую автор называл «живописью предельных состояний». Еще в письме от января 1981 года, адресованном давнему знакомому, итальянскому слависту и историку русской литературы Витторио Страде, Ларин сформулировал свои тезисы по этому поводу.
«Начиная с 1976 года, я мало пишу с натуры, а все мои станковые работы – акварели и масло, – являются результатом моего общения с природой и закрепления в памяти первоначального импульса с помощью выполненного на месте небольшого карандашного пластического наброска. С годами у меня сложилась своя “концепция хорошей работы”. Я заметил, что происходящая у меня на холсте или на бумаге борьба с натурой не была самоцелью, а была борьбой за музыкальное (цветопластическое) состояние. Дальнейший ход моих рассуждений подсказал мне, что хорошая живопись обязательно двуначальна, то есть должна заключать в себе как изобразительную, так и музыкальную стороны. И не является ли конфликт между изобразительностью и музыкальностью Вечным Сюжетом Живописи?
Просмотрев еще раз свои работы, я понял, что хорошие из них те, где состояние борьбы с изобразительностью за музыкальность достигло своего предела, а дальнейшее продолжение этой борьбы привело бы к полной потере изобразительности, а значит, к утрате одного из двух своих начал. То есть я считаю работу завершенной тогда, когда достигнуто предельное состояние при переходе изобразительного начала в музыкальное. Я всегда очень чувствую этот счастливый для меня момент – работа отрывается от меня и начинает жить собственной жизнью».
Концепция со временем уточнялась, находя различные формы выражения, но оставалась неизменной по сути. Те же принципы Ларин использовал и в натюрмортах, и в портретах, и в редких у него многофигурных композициях. Все эти работы наряду с главенствующими пейзажами воспринимаются как элементы единого художественного процесса, не расчлененного на подвиды и категории. Зритель увидит, в частности, что никакого идеологического конфликта между «реальностью» и «абстракцией» не существует, если художник осмысленно берется за организацию цвета и пластики. В своих дневниковых записях Юрий Ларин не раз возвращался к волнующей его теме: каким способом возможно «выращивать» живописный порядок из хаотичных природных форм, не искажая при этом их глубинной сути.
Хронология нынешней выставки охватывает свыше трех десятилетий – от конца 1970-х годов до начала 2010-х. Здесь представлены произведения живописи на холсте и работы на бумаге, включающие как «чистые» акварели, так и листы в смешанной технике. Некоторые географические ориентиры – Кавказ, Италия, Каталония, Куршская коса в Литве, подмосковные дачные поселки Кратово и Малаховка.
